Метро 2033: Питер - Страница 81

— Да он садист, — сказал Уберфюрер.

— Верно. Это одна из черт характера, без которой настоящему ученому не обойтись.

— То есть — нас ломают? — уточнил Иван.

Профессор кивнул. Иван фактически в и д е л, как он это сделал. Такой смешной профессор, собранный из цветных колец, как детская пирамидка. Раскрашенная голова с пластиковым носом. И он кивает. Кивает. Кивает…

Иван встряхнул головой. Какие-то глюки начинаются.

— Думаю, это предварительная обработка, — сказал Водяник. Темнота вокруг Ивана стала ярко-желто-багровая и пульсировала. Иван почувствовал тошноту. Вот блин.

Он вздернул голову, задышал глубоко. Казалось, что из-за отсутствия света ему не хватает воздуха.

— Знаете, Проф, — сказал голос Уберфюрера из изгибающейся, наплывающей красно-желтой темноты. — А вы, по ходу, правы. Меня с прошлой кормежки колбасит, как грибами закинулся.

Звуки его голоса были вытянутые, с зеленоватым оттенком. Буквы теплые и словно вырезанные из раскрашенного поролона. Они долетели до Ивана, мягко ударились об его лоб и разлетелись в разные стороны. Пум, пум… пум…

— Блин, — сказал Иван. — Что происходит?

Пум.

— Ничего, Ваня, — голос профессора летел тяжело, с гипнотическими остановками и зависаниями. Буквы из прохладного пластика и хирургического металла на стыках. Иван фактически видел эти круглые блестящие заклепки на их боках. И белый, матовый пластик. Нет, теперь дерматин.

Нет, белая кожа. С рельефным рисунком.

Одна из букв «К» долетела до Ивана, и сдвинула его в стену, отлетела, отпружиненная.

Иван отшатнулся.

— Да… такими темпами я скоро начну по стенкам бегать.

— Тут есть некий метод противодействия, — сказал профессор.

— Какой же?

— Во-первых: разговаривать друг с другом. Так мы занимаем слух. Хотите, я расскажу вам анекдот?

— Ээ… Дальше.

Иван двинул головой. Если я начну смеяться над анекдотом, рассказанным профессором — все, кранты. Значит, крыша у меня точно поехала.

— Во-вторых, — сказал Водяник обиженно. — Руки у нас свободны, верно?

— Подрочить предлагаете? — в голосе Уберфюрера был неподдельный интерес. — Онанизмом только и спасемся, Проф? Наши руки — не для скуки.

Обида Водяника выросла в размерах и теперь напоминала слона. Иван видел серую, в морщинах, слоновью кожу. Такой как наступит, — подумал диггер, — мокрое пятно останется. Блин.

— Вам бы только одно!

Слон начал кричать. Иван удивился. Теперь слон был профессором.

— У меня голова болит, — сказал вдруг Кузнецов. — Вы когда говорите, у меня как будто сверлит кто… вот сюда, в висок. Больно.

— Это нормально, — успокоил его слон. Взмахнул хоботом. — То ли еще будет.

— Так для чего руки? — Иван удивился, до чего равнодушно звучит его голос. Словно издалека. Размеры его тела и голосов все время менялись, плавали.

— Не знаю, как некоторым молодым людям, — съязвил Водяник. — а так руки — для того, чтобы получать тактильные ощущения!

— А я про что? — удивился Убер. Голос его плавал где-то поверху, над головой Ивана. Такое ртутное пятно под самым потолком камеры.

— Ощупывайте пол, Иван. Михаил, вас это тоже касается. Пытайтесь, скажем так, видеть кончиками пальцев… Описывайте ощущения. Видите, уже два канала сенсорной информации мы задействуем.

— А в третьих… — профессор помедлил. — Мечтайте. Вспоминайте. Это же идеальные условия для медитации. «Религиозный опыт» можно получить не только от ЛСД или фиолетовой пыли. Понимаете?

— Вы это серьезно, Проф? — спросил Уберфюрер. Его голос потяжелел и перелился в ртутную обтекаемую каплю, опустился ниже. Иван чувствовал присутствие и движение этой капли чуть выше своей головы, чуть дальше к профессору.

Тот, правда, уже был совсем маленьким слоном.

— А что делать? — сказал Проф. — Кстати! Кто знает какие-нибудь стихи?

— Именно стихи? — удивился Кузнецов. — А почему?

— Сенсорный голод — напрямую ведет к эмоциональной заторможенности. Человек скучает по любым поводам развеять скуку, но когда получает задание — он к нему равнодушен. Мы не можем потерять волю к борьбе.

Пауза. Капля Уберфюрера изогнулась и достигла профессора, зависла, рассматривая.

— Вот теперь, Проф, — сказал Убер. — Вы говорите дело. Всем проснуться! Кто первый читать стихи? — пауза. — Тогда это буду я. Итак: Редъярд Киплинг, «Гиены».

Когда похоронный патруль уйдет

И коршуны улетят

Приходит о мертвых взять отчет

Мудрых гиен отряд.

За что он умер и как он жил —

это им все равно.

Добраться до мяса, костей и жил

им надо, пока темно.

Читал Уберфюрер негромко и сдержанно. Иван начинал видеть этих гиен, вереницей идущих через мертвое поле. Люди лежали на нем в резиновых плащах и противогазах, почерневших от гари, вдалеке поднимался дым от огромной ядерной воронки.

Война приготовила пир для них

где можно жрать без помех.

Из всех беззащитных тварей земных

мертвец — беззащитней всех.

Козел бодает, воняет тля,

ребенок дает пинки.

Но бедный мертвый солдат короля

не может поднять руки.

Гиены вонзают клыки в песок

И чавкают и рычат

И только солдатские башмаки

Навстречу Луне торчат.

И вот он вышел на свет, солдат.

Ни друзей, никого.

И только гиеньи глаза глядят

В пустые зрачки его.

Гиены и трусов и храбрецов

жуют без лишних затей.

Но они не пятнают имен мертвецов

это — дело людей.